Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Спорт в школе»Содержание №8/2002

СУБЪЕКТИВНЫЕ ЗАМЕТКИ

 

ШТАТ ЮТА.
XIX ЗИМНЯЯ ОЛИМПИАДА

Продолжение. Начало см. № 7/2002

Восьмое чудо света

Нет, сомнений быть не может: американцы действительно стремились сделать Олимпиаду в Солт-Лейк-Сити самой лучшей, самой образцовой, такой, какой не бывало еще. Другое дело, кто, по их мнению, должен был победить на ней...

Первое олимпийское спортсооружение, на которое я устремилась после церемонии Открытия, был Utan Jlimpic Oval – на коньки. Всего-то каких-нибудь полчаса езды на автобусе-шатле до ближайшего пригорода. Oval, он и по-русски овал. Но вошла я вовнутрь – и остановилась как вкопанная, грубо говоря, даже челюсть отвисла. Это был не каток, это был чудо-каток, какой только во сне и может присниться. Недаром один из моих знакомых коллег назвал его в своей газете восьмым чудом света.

Ледяной овал расположился и просторно, и собранно одновременно. Близкие трибуны опоясывают его с трех сторон, на четвертой, длинной, – демонстрационные табло, судьи, тренеры. Потолок не уходит ввысь, но и не давит, простору достаточно.

А лед, лед! Он сверкает в огнях столь безупречно гладкой поверхностью, что кажется: как же можно бежать по такому? Одно малюсенькое, слабенькое, даже и не заметное для тебя неверное движение – и упадешь непременно. Я сама когда-то бегала на коньках и по сию пору ощущаю это шуршание льда под коньком, вдохновенный пролет поворотов, и по своему скромному опыту знаю, как велико коварство сколь-нибудь идеального льда.

Смешно, конечно, сравнивать несравнимое. Но я не обманулась в своих опасениях, увы! Падений на дистанции было много, даже слишком. Да вы, читатели, и сами, наверное, видели это по телевизионной трансляции. Особенно часто (относительно, конечно) падали на 500 м. Скорости-то какие. Обозреватель «Спорт-экспресса» Лев Россошик подсчитал, что на отдельных отрезках у наиболее быстрых конькобежцев она достигала 58 км в час. Уму непостижимо!

Американец Марк Пельшат настраивался побить мировой рекорд, как он позже об этом говорил. И рекордная скорость у него была. А как упал – сам не понял, что произошло. «Этого со мной не было никогда, – сказал Марк, – я всегда твердо стоял на коньках».

А что уж говорить про канадца Джерели Уотерспуна, лидера Кубка мира текущего сезона. Он стартовал в последней паре, и все, естественно, ждали от него рекорда. Но увы, и его надежды разбились об идеальный лед Овала: в самом начале дистанции – крошечный сбой в беге, и громадный атлет буквально распластался, ноги вразлет.

И хотя старт на 500 м каждому давался дважды – в первый день соревнований и во второй, один раз по малой, другой по большой дорожке, – исправить уж ничего было нельзя. Потому что окончательный результат выводился по сумме двух пробегов. Меж тем, как многие специалисты считали, объективнее было бы этот окончательный результат брать по лучшему...

Да, что я все о падениях и падениях. Вовсе не они тут на льду были главными. Так, досадные эпизоды. А основное действо – это невиданное что-то. Пусть на тех же 500 м так и не был побит мировой рекорд, но высочайший рубеж в 35 сек. превышался двадцать раз (!) и олимпийский рекорд был побит неоднократно, десятки раз. Вот вам и чудо-каток.

Среди сильнейших, наряду с японцами, канадцами, голландцами, немало было атлетов из США. У них, этих последних, отличнейший каток в Калгари, теперь вот в Солт-Лейк-Сити. Есть где расти талантам.

Мне рассказывали, что олимпийский Овал, едва закончатся Игры, будет служить детям, организуется что-то вроде школы для них, или просто школы за муниципальные деньги будут пользоваться этим чудо-льдом. Какой простор для поиска самых талантливых, самых быстрых.

Ну а мы что же? Наша великая когда-то конькобежная держава? А у нас коньков просто нет. Никаких. Есть группка спортсменов, из прежних времен еще пришедшая, талантливых спортсменов, самоотверженных... Но что им под силу! В стране ни одного крытого катка, первенство России проводим в Берлине! И никакой серьезной конкуренции снизу. Потому что, повторюсь, в России нет катков, нет конькобежцев. Если в каком-то там городе (кто бы знал его!) и заливается каток для массового катания, то где, скажите, народу взять коньки с ботинками, самые элементарные, без излишеств? Можем и без отстающей пятки обойтись. Но где взять?

А ведь даже в трудные послевоенные годы – помнят ветераны – по всем зимним городам России звенел лед, горели огни на катках, играла музыка – молодежь слеталась, как мухи на мед. И каждому, буквально каждому доступно было купить коньки с ботинками. Здоровье прямо-таки горстями черпалось от движения на свежем воздухе, и сколько талантливой молодежи приходило с таких катков в секции, к умелым тренерам.

Ну, что там эти жалкие катки-каточки под открытым небом, простенькие коньки-конечки или даже один крытый каток, один – хотя бы – на всех! Нас куда большие масштабы привлекают. Не олимпийскими победами тщимся мы войти в мировую элиту. Эти победы, они как бы само собой разумеющееся, за годы – десятилетия мы к ним попривыкли. Нам подавай нечто большее – «Формулу-1» хотим себе в Москву заполучить. Нехай, что миллиард долларов стоит (это для начала, конечно), мы люди с размахом и большего не пожалеем, лишь бы себе заполучить. Для кого? Для чего? Я понимаю, если бы у нас был бы свой «Феррари» или нечто подобное...

Лучшим из наших конькобежцев на олимпийском Овале был Дмитрий Шепель, как вы знаете. Он занял четвертое место на 5000 м, уступив бронзовому призеру всего лишь 0,12 сек., ничтожно малое мгновение. При этом Дмитрий сбросил со своего лучшего достижения целых 8 сек. и установил новый рекорд России. И этого мало оказалось для медали. Вот какие скорости нынче предлагает нам конькобежный спорт: на этой дистанции спортсмены трижды превышали олимпийский рекорд и дважды передвигали планку рекорда мирового. Вот в какой обстановке пришлось бороться нашим спортсменам. Я видела забег Дмитрия, и результат его, теша душу, долго держался на второй строчке. Но не устоял...

Нет, от этого Овала просто не оторваться. Хочется еще и еще делиться впечатлениями, настолько они ярки, захватывающи. Взять хотя бы первый день забегов на 500 м у женщин, скоротечный бег, события мелькают, как в калейдоскопе. Уже в первой группе конькобежек, когда никто и не ждал ничего особенного, японка Томози Оказаки побивает олимпийский рекорд – 37,77 сек. А в итоговом протоколе она оказалась лишь седьмой. Впереди же (на 4-м месте) и наша Светлана Журова, и белоруска Анжелика Котюга (6-е место). Так вот летел вверх рекорд чуть не с каждым забегом. А Журову отделяли от 3-го места 0,01 сек. Она была в приподнятом настроении, уверенная в себе.

Но второй день все поломал. И мирового рекорда не было, которого все ждали от канадки Катрионы ЛеМэй-Доан, и Журова наша откатилась на 8-е место. Для всех почти конькобежек второй день оказался хуже первого, не как у мужчин. Но Овал есть Овал, ничего не попишешь.

Американцы на трибуне

«Ю! Эс! Ай!», «Ю! Эс! Ай!» – истошно кричит американский зритель, поддерживая свою хоккейную команду, вообще своих. Кричит так, что, кажется, стены зала вот-вот не выдержат и рухнут...

Тому, кто в одиночку, затерявшись в их гуще, не побывал среди американских болельщиков, трудно представить, что это такое, что за атмосфера царит среди них, как и на что они реагируют. Необычайна эта тяга к зрелищу, зрелищности, да такой еще всемирно значимой – Олимпиада! Они собираются на нее со всеми чадами и домочадцами, прихватывая и детей, и частенько даже инвалидов.

Сколь бы рано ни начинались соревнования на горных трассах – 8.30, 9 часов утра, приедешь к сроку, трибуны уже полны. А ведь надо не только доехать сюда, но и пройти, как мы уже рассказывали, строгий контроль. У многих молодых в руках плоские такие колокольчики размером с большую ладонь. Периодически они начинают «голосить» прямо над ухом. А уж если на трассе, на старте американский спортсмен, то на трибунах начинается такой топот и крик, хоть святых выноси, как говаривали наши предки. Трибуны в горах сварены из крепкого, полагаю, сплава алюминия – они, естественно, стоят как вкопанные, но некоторая оторопь, честно сознаюсь, все-таки берет. Никогда не слышала, чтобы болельщики аплодировали чему-то, – они кричат. В полный голос, от всей души, отрываются по полной программе, что называется. И когда они кричат, можно даже не заглядывать в протокол – на трассе американец. Будь он хоть ...надцатым.

А уж американскими флагами так все и пестрит. Вот сидят передо мной две малышки, годика по три, и у каждой в ручонке по флажочку. Машут. Подрастут немного, и родители объяснят им, какая великая страна Америка и как надо любить ее. Позавидуешь, право.

Нельзя сказать, что американцы не ценят достижений спортсменов других стран, не восхищаются ими. Тоже приветствуют, конечно, но куда как скромнее и тише, снисходительнее, я бы даже сказала: «Надо же, мол, и другие что-то могут».

Очень интересно в этом отношении было наблюдать в вечерних программах телевидения, когда шел репортаж с площади «Медальплаза», где проводилось торжественное награждение медалями. Если американец был даже на третьем месте, то после достаточно беглых общих кадров показывали только его в разных ракурсах и больше со спины, где четко выделялись буквы: USA. И интервью с победителями по телевизору проводили в основном и главным образом с американцами. Длинные обстоятельные интервью с демонстрацией моментов состязаний. Самих состязаний по телевизору не показывали. Журналисты могли, если хотели, наблюдать за ними на больших и малых мониторах в Медиа-центре, обычный зритель – только купив билет. Так ли было у нас в Москве в 80 году?

И все-таки, конечно, на разных видах спорта собиралась несколько разная публика. Одно дело – хоккей. Другое – фигурное катание. На этом последнем как-то помягче, что ли. Хотя крик стоял тоже дай Бог.

Запомнилось мне выступление одного китайца далеко не из первых рядов. Он волновался, видно, слишком, и как прыжок – то падение. А зал – ну как его понять? – стал горячо этого неудачника поддерживать. Он упадет – а ему аплодисменты (вот они где обнаружились!), сочувственные крики. Смотрю: раз за разом выправляется китаец, в движениях появилась уверенность, гибкость, и закончил он программу даже, я бы сказала, эффектно. Зал, как бы чувствуя и свою победу, ликовал. А вот со следующим спортсменом – белорусом – ничего подобного не случилось. Он тоже падал, сбивался, а зал оставался равнодушен почти. Что тут играло роль – симпатии к спортсмену, стране? Кто скажет...

Кстати, уместно, думается, тут упомянуть, что Ледовый центр, который фигурное катание делило с шорт-треком, – сооружение также в некотором роде замечательное. По вместимости, по удобству для зрителей, по остроумному решению демонстрационных табло. Представьте: по центру зала свисал с потолка не очень, конечно, низко, но так, чтобы быть видимым всем с любой точки, некий большой куб, на каждой из четырех сторон которого вы могли видеть, как на мониторе, выступающих на льду фигуристов, потом, чуть позже, их же в ожидании оценки и – сами оценки судей. Продумано все до мелочей. Особенно умиляли меня, очкастого человека, эти светлые полоски, наклеенные на края ступенек на трибунах и рядом, тут же, на ступеньке крупно – номер ряда. Не споткнешься, не запутаешься, не создашь толчеи, пусть и невольно.

И, разумеется, нельзя было не отметить между двумя уходящими высоко вверх трибунами некую чуть вперед выдающуюся галерею. Это – места для инвалидов на колясках. Я встречала, не часто, правда, таких инвалидов и в качестве волонтеров – по форме их всегда можно было определить.

Я не думаю, что в Солт-Лейк-Сити инвалидов больше, чем в наших городах. Просто наши в подавляющем большинстве своем сидят по домам, а эти, американские, судя по всему, имеют возможность вести полноценный образ жизни. Где только не встретишь их – и на улице, и в магазине, и в кафе, и на соревнованиях. Порой с непривычки кажется, что их слишком уж много. Но впечатление это, конечно же, обманчиво.

Вообще в стремлении увидеть Олимпиаду американцев, как кажется, ничто не останавливало. Однажды, возвращаясь с соревнований по гигантскому слалому, я ехала в автобусе рядом с молодой парой – на сиденье между ними была пристроена колясочка с грудным младенцем. До города езды было более часа...

Когда-то давно, где-то в 70-х годах, когда я работала в газете «Советский спорт» и мы только-только начинали публиковать материалы о здоровом образе жизни, о целебности движения, необходимости диеты и прочее, мы часто ставили в пример американцев. Это был, можно сказать, наш идеал. Представление было: там все бегают, занимаются аэробикой, катаются на лыжах горных и водных... Снимки публиковали: бежит человек в трусах по нью-йоркским улицам среди небоскребов, среди машин и прохожих. И в миф этот страстно верили и граждан своих заряжали. Увы, увы...

Да, большинство жителей Солт-Лейк-Сити (Олимпиада ли тут виновата?) ходят в спортивной одежде. Независимо от пола, возраста. Брюки, чаще джинсы, майки, куртки, кроссовки, спортивные шапочки. Если и увидишь мужчину в костюме с галстуком и белой рубашке или девушку в удлиненном темном платье, знай: это мормоны. (О них позже.) Да и магазины всей этой спортивной или под спортивную одеждой завалены снизу доверху.

Одежда – да. Но вот спортивная форма, как это мы привыкли понимать, соотнося с физическим состоянием человека, то тут уж извините. Столько толстых людей, сколько вы встретите в Америке, вряд ли где сыщешь. Феноменально, невообразимо толстых. И мужчин, и женщин, и детей. И молодых, и старых. Какая-нибудь наша толстушка за дюймовочку там могла бы сойти легко. Нет-нет, не подумайте, я вовсе не утверждаю, что американцы все толсты поголовно, но «стопудовых», простите, так много, что других как бы перестаешь замечать.

И никто абсолютно, судя по всему, не испытывает никаких комплексов по поводу своих габаритов. Носят джинсы, майки, куртки, как и остальные, весело смеются. Да и вид у них у всех, надо сознаться, вполне здоровый, румянец на лице, никакой одышки. Это у нас полнота часто, да всегда почти, сопровождается какой-то болезненностью, затрудненностью движений и прочее. Этим хоть бы хны. Хотя надо сказать, местное телевидение (а в каждом штате здесь свое) по многим программам показывает, как заниматься аэробикой, как питаться. Разыгрываются даже такие насквозь искусственные наивные сценки: полная (мало сказать) была женщина, и ее оставил любимый человек. Но вот она похудела (показывают как), и он тут же, на экране, вернулся, целует, высказывает восхищение, все аплодируют... Ах, если бы в жизни так просто бы все решалось, если бы...

А вообще, каждый вечер, иногда поздний, включая телевизор, я только еще и еще раз убеждалась в том, какое оно – после нашего русского – пресное: ни тебе крови, ни убийств, ни сцен насилия, ни постельных. Упаси Бог! Даже войну в Афганистане, хотя бы в качестве иллюстраций к словам новостных дикторов, увидеть не удалось. Так же, как не увиделось и Европы, а уж о России и говорить нечего. Мое мнение субъективно. Конечно, ведь и английского я не знаю, сужу визуально. Но потому и называю свои заметки субъективными – как что воспринималось, так и передаю.

Автобус едет в горы

Ах, какое это наслаждение встать на рассвете и на верном уютном «шатле» отправиться в горы. Сравнительно невысокие, ровные, почти безлесые, они кольцом окружают город. Ищу аналогии их с чем-нибудь «нашенским» и не могу найти. Своеобразные горы. И красивы, величественны своеобразно, по-своему. Пока автобус размеренно ползет вверх по широкой и почти не вихляющей дороге в Soldier Hollow (Солдатскую долину – в переводе), где на высоте 1500–1700 м соревнуются лыжники и биатлонисты, жадно смотрю по сторонам. Поселки, домишки. Иные – похожие один на другой, иные – с замысловатыми балкончиками и навесами. А то и вовсе – простенькие, небольшие, как бы даже сиротливо выглядывающие из-под снега, словно бы мы и не в самой богатой стране мира, не в Америке.

Свободные заснеженные пространства, там где горы отступают, все огорожены. Тут, я слышала, скот разводят, так это, вероятно, загоны для скота. Частная собственность. И хотя заборчики часто хлипенькие, едва обозначенные, но кому это придет в голову ступить без суровой необходимости на частную землю!

А вон вдали – не чудо ли! – маленький черный паровозик, самый настоящий, из позапрошлого века, должно быть, тащит за собой несколько вагончиков. Дымит!!! Вовсю дымит! Трудится. В наше-то время. И какая мудрая бережливость в том, чтобы сохранить в действии такой реликт прошлого, соединяя это прошлое с сегодняшним днем. Великое дело – связь времен.

А пока я глаз не могу оторвать от видов, проплывающих за окном, в салоне автобуса, сплошь набитого журналистами, стоит ровный неумолчный шум: это разговор идет – на самых разных языках – по мобильникам. С редакциями ли улаживают последние уточнения о предстоящей работе, вести ли с других спортплощадок передаются и обсуждаются, или так кто болтает с друзьями и любимыми, чтобы скоротать время. Но представить себе современного, особенно западного журналиста без мобильника уже трудно! Да что там журналисты! Они, эти телефоны, у каждой домохозяйки в кармане, стоит ей от дома сделать два шага...

Солдатская долина встретила нас утренним туманом и снегом. Надо же, все дни Олимпиады солнце во всю прыть, а тут... Словно предвещало нам все потрясения и неприятности (к счастью, и победы вопреки всему), что пришлось здесь пережить нашей команде и всем нам. Но не будем пока о грустном.

Лучше посмотрим, как остроумно разрешено совмещение лыжных и биатлонных трасс.

Трибуны – на две стороны. Одна для лыжных болельщиков – перед ней старт и финиш, а другая – спиной к первой, и перед ней стенды для стрельбы. Для журналистов отведен специальный коридор, по которому идут спортсмены и на старт, и после финиша. Можно остановить, даже взять интервью, если дадут, ответят.

Подобные места для журналистов, где они могли бы со спортсменами хоть парой слов перекинуться, я встречала и на прыжках с трамплина, и на фристайле, и на других «горных» дисциплинах...

Наши мужчины бежали в тот день 10 км классическим стилем плюс 10 – свободным. Виталий Денисов – шестой, Сергей Новиков – тринадцатый, Владимир Велисов – двадцать восьмой, Алексей Прокуроров – двадцать девятый. Всего стартовал восемьдесят один участник. Нет, в самом деле неудачный был день. Правда, двумя часами позже женщины реабилитировали нашу команду, как водится. Ольга Данилова принесла-таки первую золотую медаль в лыжах, чуть меньше семи секунд уступила ей пятикратная олимпийская чемпионка Лариса Лазутина.

Но после мужских стартов, честно сознаюсь, померкли американские красоты, мысли снова и снова обращались к родимой земле. Мыслимое ли дело: в нашей снежной стране, самой холодной и снежной из всех так называемых «цивилизованных», в большинстве школ совершенно официально, на законном, так сказать, основании выкинули из программ физического воспитания лыжную подготовку. Лыж, мол, нет, хлопотно детей выводить, зимами – оттепели. И вот уже даже у себя рядом с домом, в Москве, все реже и реже я вижу школьников на лыжне в парке Измайлово, о скверах и говорить нечего. Да что там далеко ходить: вот под окнами почти школа. Раньше учителя прокладывали лыжню прямо по окрестным дворам, а теперь который уже год – тишина. Так откуда, скажите мне на милость, взяться классным лыжникам? Ведь лыжи надо полюбить с детства, природу полюбить, мороз, даже одиночество, если хотите. И в этом одиночестве поймать еще лыжный азарт. Не говорю уж о специальных навыках, выносливости и прочем. Классных лыжников, по моему глубокому убеждению, нельзя выращивать, как розу в оранжерее – по одному. Они только из массы могут произрасти. Из массы. А мы что – догребаем последние остатки мощного советского спорта? А впереди что?..

Резво, споро – аж в ушах иногда закладывает – спускается автобус с гор, в город, в Медиа-центр. А вокруг кипит работа. Многие из корреспондентов, не считая мобильников, открывают тут же на коленях ноутбуки и начинают – как сказать? – сочинять, составлять, набивать свой отчет о только что состоявшихся стартах.

Специальные ноутбуки, цветные, для обработки фотографий. Я сидела однажды с таким фотокорром рядом и с интересом наблюдала, как он выбирал фото из ряда заснятых им, увеличивал, давал другой ракурс, добавляя света, уменьшая...

Да, техника оперативной журналистики настолько ушла вперед. И когда я в каком-нибудь из субпресс-центров присаживалась за один из столов, почти сплошь уставленных компьютерами и телефонами, с блокнотом и ручкой пометить для памяти те или иные детали, выглядело это со стороны, думаю, величайшим анахронизмом! С улыбкой отмечала я это про себя, нимало тем не смущаясь.

Давно ли, кажется, передача материала по факсу была столь актуальна и распространена. А теперь и не знаю, был ли во всем Медиа-центре и его многочисленных субпресс-центрах хоть один факс. Не слыхала такого.

Вообще, думается, журналистам в Солт-Лейк-Сити, ну за исключением некоторых, может быть, случаев, не на что было жаловаться. Медиа-центр был настолько грандиозен и просторен (это как будто выставочный павильон в обычной жизни), что по разноцветному ковру его вдоль всей длины ходили, как по Бродвею. Каждое издание могло снять больший или меньший офис из выстроенных на огромном пространстве комнат. Такой офис был у «Спорт-экспресса», у пресс-центра нашего НОК. Кроме того, оборудован еще обширный общий зал, где двумя полукружьями столы с компьютерами вокруг громадных мониторов, транслирующих те или иные состязания в реальном времени.

И с информацией не было никаких проблем. Протоколы выдавали тут же, в том числе и в главном Медиа-центре, едва закончились соревнования.

И, пожалуй, единственное, что вызывало, я думаю, всеобщее недоумение, – это отсутствие каких-то, пусть мелких, пустячных сувениров для журналистов – блокнотиков, ручек, значков, наклеек и прочего с эмблемой Олимпиады. Так всегда и везде было, как говорят. А здесь с пустыми руками и тем несколько озабоченные отходили журналисты от столов аккредитации.

Дня через три после начала организаторы как бы спохватились и выдали каждому аккредитованному представителю СМИ по рюкзаку. Закупленные, возможно, в последний момент, они не имели даже эмблемы Олимпиады. И внутри были пусты.

Не видно было нигде и талисманов Олимпиады. Ни их изображений, ни их самих. Где-то в городе в двух-трех магазинчиках продавали – но все они были исполнены в Китае из грубо скроенного поролона. И запомнить их облик и отличить друг от друга не было никакой возможности.

«И все-таки без ноутбука ты не журналист», – так решила я, вернувшись в Москву. И позвонила своему старому другу и коллеге, чтобы поделиться впечатлениями от этой прямо-таки избыточной технической оснащенности нынешней спортивной журналистики.

«Ты вспомни, – говорила я, – как в «Советском спорте» золотые наши перья: Слава Токарев, Толя Коршунов, Игорь Образцов, Игорь Марин, Володя Голубев да и другие диктовали свои материалы по телефону стенографистке ночами, сходу, прямо после стартов. И что это были за материалы. Сказка! И впечатления свои, и анализ, и борьба... Почти литературой были те материалы. Вот тогда бы такую технику».

«Не знаю, не знаю, – ответил мне мой мудрый товарищ. – Техника, оно конечно. Но вот читаю я газеты – текст информативен, сух, без личностного отношения, без переживания, теплохладен. А о литературе (правильность языка тут не в счет) и не заикайся».

Я замолчала и надолго задумалась. О себе и о друзьях, о времени, о судьбе журналистики как таковой.

Нина ШКОЛЬНИКОВА,
наш специальный корреспондент
СОЛТ-ЛЕЙК-СИТИ–МОСКВА

Продолжение следует


Рейтинг@Mail.ru