Капитан из легенды

Но особенно громкой славе Лукина послужили те случаи, о которых рассказали в своих воспоминаниях Свиньин и Булгарин. Опираясь на их, да и не только их, свидетельства, восстановить происходившее можно следующим образом.

В порту британского города Чернез, куда зашел корабль «Память Евстафия», капитан-лейтенант Лукин с дюжиной матросов был отряжен на берег для приема такелажа. Уже получив такелаж и возвращаясь на корабль, моряки шли по нешироким и не слишком чистым улочкам, где небо виднелось сквозь лес мачт и частую сеть корабельных снастей. Суда были совсем рядом, казалось даже, что они вплывают прямо в эти горбатые портовые улочки и стоят между домами. Солоноватый запах моря смешивался с сосновым духом смолы, которой пропитывали канаты и смолили корпуса судов. Где-то неподалеку хриплый боцманский бас горланил слова команды, надсадно скрипел кабестан, а из соседнего трактира долетала разудалая пьяная песня. Но едва моряки прошли еще немного вперед, как все эти звуки заглушил близкий рев толпы, бешеные ругательства десятков здоровенных глоток и явственные звуки ударов. А пройдя еще сотню шагов, за поворотом Лукин и его моряки увидели, что улицу запрудили несколько десятков яростно дерущихся английских солдат и матросов.

– Что здесь случилось? – спросил капитан у старичка в заношенном морском костюме, который глубокомысленно наблюдал за свалкой.

– Слава богу, сэр, здесь пока ничего не случилось, – неторопливо ответил старикан, вежливо вынув изо рта прокуренную глиняную трубку. – Это просто здешние канониры сводят с моряками какие-то свои старые счеты. Если не ошибаюсь, сэр, все началось у них из-за этой смазливой Дженни из трактира «Адам и Ева».

– Эй, приятели! – шагнул к дерущимся Лукин. – Сделайте небольшой перерыв и передохните, а заодно дайте нам пройти!

Однако побоище продолжалось с прежним ожесточением. Одни из дерущихся не обратили на эти слова никакого внимания, другие просто не могли расслышать их. И тогда капитан, набрав полные легкие воздуха, гаркнул что было силы английскую военную команду:

– Отставить!!!

Побоище мигом прекратилось: все повернулись к Лукину, и никак нельзя было сказать, что все эти распаленные дракой, пьяные и побитые лица излучали доброжелательность. Рослый моряк с багровым сабельным шрамом через весь лоб, переносицу и щеку шагнул к капитану и выкрикнул с пьяным бешенством:

– Иностранец не смеет командовать матросам Флота Его Величества! Будь я проклят, если ты не заплатишь сполна за свою наглость!

Лукин легко, словно невесомого, отшвырнул бросившегося на него дюжего пьяного горлопана так, что тот навзничь грохнулся о землю. Но тот оказался не только выносливым парнем, но и прирожденным демагогом: тотчас как ни в чем не бывало поднялся на четвереньки и продолжил свою обличительную речь, приглашая в свидетели окружающих:

– На британской земле, – он ткнул здоровенным кулаком в уличную пыль словно для того, чтобы никто не перепутал, о какой именно земле идет здесь речь. – На нашей британской земле паршивые иностранцы командуют и коварно нападают на матросов Флота Его Величества! Мы не позволим! Мы проучим их!

Разгоряченные дракой и ромом, обе, еще минуту назад ожесточенно дубасившие друг друга, партии грозно двинулись на капитан-лейтенанта и его людей. Однако русские моряки не только успели сложить на землю свою тяжелую ношу: бухты манильского каната, деревянные такелажные блоки, металлические крюки, но даже предусмотрительно построили кулачную «стенку».

– Нестеров, Сергачев, встать по краям! – скомандовал уже немолодой, жилистый боцман, поспешно снимая с уха золотую серьгу, традиционное, но совсем уж излишнее в драке матросское украшение. Завзятые кулачники Нестеров и Сергачев тотчас выросли на флангах «стенки». Не очень-то внушительной была эта шеренга дюжины русских моряков по сравнению с бушевавшей толпой англичан. Но они, не дрогнув, так – стеной – и двинулись навстречу нападавшим.

Рослый канонир с полуоторванным рукавом мундира, из которого высовывался здоровенный татуированный кулак, бросился было на Лукина, но боцман ловко перехватил его и встретил таким хлестким ударом, что сразу же сбил с ног. Еще одного кинувшегося на него моряка силач-капитан ухватил за руку и ногу, поднял над головой и швырнул в толпу англичан, сбив с ног сразу несколько человек.

– Ваше благородие! – крикнул боцман. – Да не жалейте вы их: утюжьте кулаками! Я их знаю! Они на ушибы терпеливые!

Но Лукин по-прежнему не бил, а действовал только бросками. Яростно кипела всеобщая драка. Звонко отдавались удары по челюстям, глухо бухали по туловищу, слышалось «кхеканье» бойцов на выдохе при ударе и висела над дерущимися отборнейшая ругань на двух языках. Русских моряков было значительно меньше, но все это были люди сильные и ловкие. Слабосильным вообще нечего было делать в парусном флоте, а к тому же Лукин всегда старался подобрать в команду силачей под стать себе. Впрочем, никак нельзя сказать, что англичане так уж заметно уступали им в силе, и все-таки лукиновская стенка все сильнее и сильнее теснила противников. Помогали старые «стеношные» навыки: наступали только всей шеренгой, не «зарывались» вперед, но и назад не пятились, тотчас приходя на выручку тому, кому становилось туго.

Через много лет А.Н. Толстой опишет такую же вот точно схватку владеющих боксом английских матросов с русскими моряками, когда «хорошие драться в одиночку англичане» тоже не выдержали натиска нашей кулачной стенки...

Вскоре британские канониры и моряки бежали, оставив «на поле боя» десяток тяжело нокаутированных и дюжины две черных матросских шляп с ленточками на тулье.

– Глянь-кось, какая шляпа! – загоготал украшенный синяками и ссадинами весельчак Нестеров. – Я ее себе домой в Ряжск отвезу, а то ведь, ей-ей, никто не поверит.

– А ну повесь шляпу на изгородь, – рявкнул, перебив его, боцман. – Возвернутся – возьмут. Честный бой – это тебе одно, а под линьки его подводить за то, что шляпу утерял, – это будет совсем уж другая подлость!

Нестеров, тяжело вздохнув, покорно повесил свой трофей на забор, а через минуту уже снова весело и звонко звучал его голос:

– Ух и силен, вон энтот лежит! Как ткнёть в рыло, едва салазки на сторону не свернул. Ей-богу! А я правой намахнулся, а сам как дам ему с левой, так он с копыт долой и лапти врозь.

– Известное дело: ты левша...

Возбужденно переговариваясь и беззлобно посмеиваясь, моряки снова подняли свою тяжелую ношу и двинулись по улочке, на которой хозяева уже поспешно запирали двери и захлопывали окна своих домов, ожидая от победителей разгрома домашних очагов. А Нестеров затянул вдруг своим сильным красивым голосом:

– Было дело под Полтавой,

Дело славное, друзья.

Дрались мы тогда со шведом

Под знаменами Петра...

И хотя шли матросы с немалым грузом, все дружно, с разбойным посвистом в нужном месте подхватили старую русскую военную песню...

Свой рассказ об этом событии сослуживец Лукина Свиньин завершил такими словами: «На другой день подано было на него несколько десятков просьб за увечье, и подвиг сей приумножил к нему почтение английских моряков... Имя его известно и прославляемо во всех английских приморских городах».

Однако старинный, издавна спортивный характер британцев никак не позволял смириться с мыслью, что где-то рядом есть мощный атлет, с которым ты еще не померился силами и не доказал своего почетного превосходства над ним. И вскоре Лукину доложили, что его желает видеть какой-то «статский англичанин», прибывший к сходням корабля в собственной карете. Капитан-лейтенант приказал проводить гостя в его каюту, и вот туда вошел сухонький старичок с густыми седыми бакенбардами и, сняв шелковисто лоснящийся цилиндр, вежливо представился. А затем столь же изысканно изложил цель своего визита. Дело в том, что его старый друг, местный эсквайр – лучший боксер-любитель во всей округе, и он, этот эсквайр, просит господина Лукина оказать ему честь, выйдя с ним на боксерский поединок.

– Вот еще, не было печали, да черти накачали. А пошлешь их подальше, решат, что струсил, – досадливо подумал Лукин, но ответил с той же отменной вежливостью, что он, к сожалению, никогда не обучался боксерскому искусству.

– Это не имеет никакого значения, сэр. Вы вправе использовать любую собственную методу боя. Разумеется, чтобы она не нарушала условий чистой игры: один на один и без оружия. Должен заметить, что среди уже известных вам канониров и матросов было человек десять совсем недурных боксеров, но ваша метода вполне оправдала себя, – старик, чопорно выпрямившись в кресле и положив руки на фигурный серебряный набалдашник своей трости, ждал ответа. Лукину претила эта совсем ненужная ему демонстрация своей силы, но дело складывалось так, что отказ поставил бы под сомнение его смелость не только как просто человека, но и как русского офицера. И, подавив свое раздражение, он очень спокойно произнес:

– Хорошо, сэр. Я принимаю предложение вашего друга. Но у меня при этом есть свое непременное условие. Сразу после него я хочу драться еще с тремя боксерами поочередно.

Нижняя губа гостя от удивления предательски отвисла, обнаружив беззубые десны, впрочем, он очень быстро справился с собой и вскинул на Лукина золоченый лорнет:

– Прошу извинить меня, сэр, но ведь может статься, что уже после первого боя вы не сможете противостоять остальным вашим соперникам.

– Ну это уже моя забота, – улыбнулся капитан. – Или я дерусь с четырьмя, или не дерусь совсем.

А на следующий день могучий капитан одолел всех своих четверых соперников. Точно выбрав момент, он ловко ухватывал их за пояс и швырял через себя, после чего ни один из них уже не смог продолжать бой.

Вы, наверное, уже обратили внимание на то, что ни в одной схватке Лукин не наносил ударов своим противникам. Действительно, это был поистине удивительный, единственный в мире боксер, который опасался не кулаков противников, а своих собственных кулаков. А дело было вот в чем. Когда Лукин был еще совсем молодым, грабители на темных улицах ночного Петербурга пытались сорвать с него плащ. Только Лукин был мало похож на гоголевского Акакия Акакиевича. Он спокойно придержал плащ одной рукой, а другой, даже не оборачиваясь и не очень сильно, ударил нападавшего в лицо. Но этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы грабитель со сломанной челюстью замертво рухнул на мостовую, а его сообщник бросился бежать. Именно после этого случая Лукин решил быть поосторожнее со своими кулаками и твердо придерживался такого правила даже в боксерских схватках.

Михаил ЛУКАШЕВ